Бусел А.И. «Красная» теология освобождения в свете диалектики духа

МАРКСИЗМ-ЛЕНИНИЗМ: ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ ПОДХОД К РЕЛИГИИ

«Христос, которого я чту, враждебен твоему Христу!»

Теория и метод познания марксизма-ленинизма есть диалектика. Ее объективные законы универсальны, действуют в природе и обществе, приложимы к религии в том числе.

Познать Бога истинного и истинного Христа, различать добро и зло – такая задача поставлена в Евангелии. Здесь сказано также, что Бог есть Дух.

Теперь напомним важнейшие положения Евангелия и марксизма-ленинизма, относящиеся к диалектике духа.

По учению Ленина, суть диалектики - в раздвоении единого, и духа, и общества в том числе, и познании противоречивых частей его.[1] (Дух есть сознание).

Энгельс называл «единого» библейского бога «противоречивым в самом себе».

Если применить диалектический метод к познанию этого «единого Бога-Духа», то он разделится на борющиеся противоположности: Дух Святой и Дух Лукавый, или Бог истинный и диавол. Задача познания и различения этих противоречивых сторон духа, по сей день разделяющего человечество на противоположности, сама собой вытекает из ленинского учения о диалектике.

Представление о Духе Святом (т.е. Светлом, Чистом, Благом) и его антиподе – Лукавом Духе (т.е. Темном, Нечистом, Лживом, Злом, диаволе, сатане, Князе тьмы) есть во всех мировых религиях. Особенно выражена эта полярность в зороастризме, где Дух Святой называется «пастырем нищих». Продолжением религиозных учений являются светские идеологии, в том числе и марксизм-ленинизм – идеология пролетариата, неимущего класса..

По Евангелию, Бог Нового завета есть Дух Святой, а бог иудеев есть диавол, лжец и отец лжи (Ин.8:44).

По определению Маркса и Энгельса, «еврейский, исключительно национальный бог Яхве» стал «мировым богом и духом христианских народов». Следовательно, марксистско-ленинский «атеизм» есть отрицание иудейского бога - Лукавого Духа, диавола, который является «богом [лукавого] века сего», как говорит Ап. Павел.

Бог Нового завета, Дух Святой избрал бедных быть наследниками Своего Царства - Нового Мира, «новой земли и нового неба». О богатых же в Евангелии сказано, что они бесславят имя Христа, их ожидают горе и мучения и т.д. Христос говорит богатому: если хочешь спастись, раздай имение твое нищим, ибо легче верблюду пройти сквозь игольные уши, чем богатому в Царство Небесное. Не можете служить Богу и мамоне - богатству, и т. д.

Итак, в Евангелии налицо классовый подход.

Теперь приведем высказывания Маркса, Энгельса, Ленина о критике религии, марксистском «атеизме» и буржуазном атеизме, из которых совершенно ясно, что социалистический «атеизм» есть борьба против религии Лукавого Духа – «религии капитала», но отнюдь не против Святого Духа, ибо идейным источником самого марксизма-ленинизма является христианский т.н. утопический коммунизм - учение Святого Духа.

Маркс: «Я предложил… поменьше щеголять вывеской «атеизма»… лучше пропагандировать содержание философии среди народа».[2]

Энгельс: «Мы хотим покончить с таким [буржуазным] атеизмом, каким его изображает Карлейль…Мы мало беспокоимся о том, назовут ли нас атеистами или как-нибудь иначе. Между тем, если бы карлейлевское пантеистическое определение атеизма было правильным, настоящими атеистами оказались бы не мы, а наши христианские противники. Нам в голову не приходит нападать на «вечные внутренние факты вселенной»; напротив, только мы и обосновали их настоящим образом, доказав их вечность и защитив их от произвола противоречивого в себе самом бога»[3]

Ленин: «Маркс и Энгельс… больше подчеркивали диалектический материализм, чем диалектический материализм”. [4]

Ленин: «Философской основой марксизма, как неоднократно заявляли и Маркс и Энгельс, является диалектический материализм…

Религия есть опиум народа, - это изречение Маркса есть краеугольный камень всего миросозерцания марксизма в вопросе религии… И в то же время, однако, Энгельс неоднократно осуждал попытки людей, желающих… внести в программу рабочей партии прямое признание атеизма в смысле объявления войны религии…

Тактика марксизма по отношению к религии глубоко последовательная и продумана Марксом и Энгельсом… Политическая линия марксизма и в этом вопросе неразрывно связана с его философскими основами. ..

Коммунист должен быть… материалистом диалектическим, т.е. ставящим дело борьбы с религией… на почву классовой борьбы…

Задача борьбы с религией есть исторически задача революционной буржуазии, и на Западе эту задачу в значительной степени выполнила (или выполняла) буржуазная демократия в эпоху своих революций…

Заявив с думской трибуны, что религия есть опиум народа, наша фракция поступила вполне правильно… Следовало ли идти дальше, развивая еще подробнее атеистические выводы? Мы думаем, что нет. Это могло бы грозить преувеличением борьбы с религией со стороны политической партии пролетариата; это могло бы вести к стиранию грани между буржуазной и социалистической борьбой с религией…» [5]

Ленин: «…Отчего мы не заявляем в своей программе, что мы атеисты?.. Ответ на этот вопрос должен разъяснить очень важную разницу в буржуазно-демократической и социал-демократической постановке вопроса о религии… Мы ни в коем случае не должны сбиваться на абстрактную, идеалистическую постановку религиозного вопроса «от разума», вне классовой борьбы, - постановку, нередко даваемую радикальными демократами из буржуазии…» [6]

Эти слова классиков марксизма-ленинизма еще не осознаны и не востребованы современными благополучными российскими коммунистами, не говоря уже о христианах. Но диалектический подход к религии хорошо усвоили и взяли на вооружение латиноамериканские идеологи освобождения, вожди бедняков.

«Каравеллы возвращаются обратно». - Когда-то европейские колонизаторы принесли Америке христианство, прочтенное глазами господствующих классов: «рабы, покоряйтесь господам своим». Теперь индейцы Америки и народы «третьего мира» возвращали своим поработителям христианство, прочтенное глазами бедняков.

Теология освобождения – не плод оторванных от действительности философских или богословских размышлений. Она рождена самой жизнью бедного христианского народа Латинской Америки, эксплуатируемого своими «братьями по вере» из развитых стран, народа, осознавшего несправедливость своего униженного положения и искавшего в Библии ответ на вопрос: как быть, чтобы вера освобождала? И ответ был найден. Теологи освобождения исходят из постулата, что вера не может быть абстрактной. Напротив, она требует освобождения человека. Христос – не только Утешитель, но и Освободитель угнетенных. А это означает также политическое освобождение от угнетающих человека социально-экономических условий. Без политических условий освобождения вера не полна.

Как утверждают сами теологи-либерационисты (не путать с либералами), «без II Ватиканского собора не было бы теологии освобождения». Добавим, что, в свою очередь, эпохальных решений II Ватиканского собора не было бы без успехов социалистической революции, проходившей под знаменем марксизма-ленинизма.

Теология освобождения распространилась и на другие континенты. Она стала богословием «третьего мира». В США она стала «черной» теологией, борющейся за гражданские права негритянского населения. В ЮАР «черная» теология освобождения стала одним из орудий борьбы с апартеидом - политикой жесткой расовой дискриминации и сегрегации, проводимой правящими реакционными кругами в отношении коренного населения и переселенцев из Индии. Африканцев заставляют жить в резервациях, они лишены гражданских прав, получают более низкую заработную плату и т.д. В остальной Африке теология ставила под вопрос правомерность завоевания, порабощения и колонизации народов Африки европейским христианством и рассматривала проблему абсолютной нищеты в большинстве африканских стран как следствие этого порабощения. В Азии теология «из народных масс» и «крестьянская теология» в Филиппинах имели много общих черт с латиноамериканской теологией освобождения. В 1976 г. была создана Экуменическая ассоциация теологов «третьего мира». В Европе возникло движение за солидарность с «третьим», а также с «четвертым» миром, то есть с бедняками и маргиналами промышленно развитых стран. К теологии освобождения примкнули также феминистские, экологические, пацифистские и антиядерные движения христианского направления.

Военные режимы, назвавшие себя защитниками «западной и христианской цивилизации», объявили теологию освобождения «подрывной».

Основоположником теологии освобождения считается Густаво Гутьеррес - перуанский богослов, профессор теологии Католического университета Лимы, который теоретически сочетал марксизм и социально-христианские учения, характерные для социалистического течения в христианстве. Наиболее известной его книгой является «Теология освобождения. Перспективы», написанная в 1971 г.

К числу наиболее выдающихся идеологов и теоретиков теологии освобождения относятся также теологи: Леонардо Бофф - профессор систематической теологии в Высшей философско-теологической школы Петрополиса; Фрай Бетто – монах-доминиканец, один из лидеров христианского рабочего движения; Клодовис Бофф – священник; Уго Ассман – профессор института теологии образования и Катехизического пастырского института в Сан-Паулу; Эльдер Камару – почетный архиепископ Олинде-и-Ресифе (Бразилия); Эрнесто Карденаль – священник, министр культуры, член революционного правительства (Никарагуа); Бартоломео Висенс – священник, личный духовник испанского короля Хуана Карлоса; Энрике Дюссель – профессор Высшего теологического института Мехико (Аргентина), Хуан Луис Сегундо, директор католического Пастырского центра Питера Фабера в Монтевидео (Уругвай); Пабло Ричард - профессор теологии в Коста-Риканском университете Эредии (Чили), и др.

(по книге «Революция в церкви? (Теология освобождения). Документы и материалы».

Народ Божий должен заново овладеть Писанием, перечитав его с точки зрения бедных и угнетенных классов. Согласно Евангелию, богатые, олигархи подвергнутся страшным мучениям, а бедных избрал Бог быть наследниками Своего Царства. Сердцевина послания Иисуса — это возвещение Царства Божьего, в котором бедные занимают привилегированное место. Это Царство — глобальная реальность. Иисус уточняет, что Царство означает освобождение и справедливость (Лк IV, 16—20).

Высокое чувство достоинства латиноамериканского народа заслуживает того, чтобы указывалась истинная духовность нищеты и бедности. Бедность — это не только отказ от всякого рода несправедливостей, творящихся в стране, но и такая духовность в руках бедных, которая есть инструмент для того, чтобы проникнуться святостью, стать святыми. Христос, будучи богатым, полностью посвятил свою жизнь служению бедным для их спасения при помощи их бедности. Так и христиане должны принести себя в жертву бедности. Долг истинной церкви — быть среди бедных, солидаризироваться с ними. Она должна разделить судьбу преследуемых, быть готовой дать самые высокие свидетельства любви к бедным, защищать и способствовать развитию тех, кому отдавал предпочтение Христос.

Крупнейший апологет теологии освобождения Игнасио Ельякурия провозгласил новую цивилизацию - цивилизацию бедных в противоположность цивилизации богатых, которая, как новый Молох, пожирает людей и планету. Он осуждал богатство за обнищание и угнетение на планете, за безразличие в сердце богатого и развитого мира. Ельякурия и Собрино сравнивали смерть людей в бедном мире Юга с жертвоприношением Яхве. Они утверждали, что бедные обладают стихийной, иисусовой святостью, являются привилегированным каналом божьей благодати.

Теология освобождения – это толкование христианской веры через страдания бедных, их борьбу и надежды, а также критика общества, католической веры и христианства глазами бедных. Ее основной заботой является пастырская практика церкви по линии освобождения угнетенных, бедняков, возлюбленных Бога. Она восходит к очень острому и очень глубокому чувству бедности.

Несправедливость и бесчеловечность растут в индустриальных странах. Рыночные отношения пронизывают все и вся. Теология освобождения представляет собой первую альтернативу капитализму. Она должна стать общемировым достоянием.

2. Бедные — не объект, а субъект освобождения

В отличие от традиционного христианства, теологи-освобожденцы считают, что освобождение угнетенных – дело рук самих угнетенных. Если угнетенные не возьмут в свои руки дело собственного освобождения, то последнего попросту не будет.

Миссия новой, народной церкви состоит в поисках полного освобождения как в материальном, так и в духовном плане.

Индейцы в течение многих веков терпели эксплуатацию, жестокость, плохое обращение, социальную несправедливость, репрессии и всякое насилие. Их считали «низшими существами» и всерьез обсуждали, есть у индейцев душа или нет.

Освобождение означает прежде всего ликвидацию колониального гнета, ликвидацию эксплуатации. Наряду с этим освобождение означает «освобождение от греха» как последней причины нищеты, несправедливости, угнетения.

Христос призвал народы к свободе от греха, а эксплуатация и угнетение человека человеком являются социальным грехом господствующих классов, т.к. противоречат закону любви к ближнему. Грех проявляется в практике угнетения, эксплуатации человека человеком, порабощении народов, рас, социальных классов.

Есть власть греха господства, которая несправедливо угнетает народ и является причиной нищеты и несправедливости.

Существуют не только грешники, но и жертвы греха. Угнетенные массы, измученные бедностью, являются жертвами капитализма и нуждаются в справедливости и защите.

Большинство Церквей тоже живет в грехе, поддерживая существующее положений вещей. Они интерпретируют евангелизаторскую миссию как сферу исключительно духовную, аполитичную, чуждую и неподвластную классовым конфликтам. Основной конфликт сводится к противоречию между добром и злом, грехом и прощением внутри человеческого сердца. Вне этого конфликта остается все то, что на мировом уровне структурным образом противопоставляет классы и народы. Постоянное обращение к «трансцендентности» духовного, веры и церкви направлено на то, чтобы поставить под вопрос не систему угнетения, а, напротив, попытки освобождения. Основанная на таких принципах теология и прежде всего практика, которую она стремится оправдать, объективно выражают интересы господствующих классов…. Но надо понимать, что Христос принес не мир, но меч, и что этот меч разделяет самих христиан, священников, иногда и иерархию на угнетателей и угнетенных.

«Прежняя абсолютизация индивидуального спасения в мире небесном искажает учение Христа. Он заинтересован в полном и всестороннем освобождении всех» (X. Л. Сегундо). Спасение имеет реальное земное содержание - воплощение Божьего Царства справедливости, братства, мира и любви. Но оно недостижимо без экономического, политического, социального и идеологического освобождения как значимого признака человеческого достоинства.

Общественные институты, поведение людей и моральные нормы, стоящие на пути к спасению, являются греховными. Божественный путь — это путь преодоления разъединения людей, а без снятия всех сторон их взаимного отчуждения - экономических, социальных, политических - эту цель достичь нельзя. Отсюда возникает необходимость сопротивления, борьбы за коллективное освобождение.

4. Признание классовой борьбы как двигателя истории.

Необходимость выработки у бедняков евангелизированного классового сознания

Человеческая история — это история борьбы. Классовая борьба началась много веков тому назад, когда отдельные имеющие привилегии люди попытались сохранить угнетение и несправедливость.

Маркс не изобретал классовой борьбы, он проанализировал ее причины.

Основополагающее в мире классовое сознание есть сознание принадлежности или к привилегированному, или к угнетенному классу.

Бедные всегда должны осознавать, что они вовлечены в процесс классовой борьбы.

Классовая борьба необходима для осуществления заповеди любви к ближнему.

Большинство христиан богатых народов не чувствует эксплуатации своих братьев на слаборазвитых континентах. Напротив, они даже активно способствуют этой эксплуатации и не видят в этом расколе мира разрыва христианского единства.

Долг теолога — научить рабочий класс идее о неизбежности классовой борьбы и необходимости включения в нее трудящихся. Классовое сознание бедняков должно евангелизироваться, т.к. Христос сделался членом угнетенного бесправного класса, бедняком, чтобы разоблачать богатых.

В ростках народной церкви христианское сознание включается в классовое сознание.

Многие христиане не осознают необходимости отделить христианство от душащих его капиталистических структур. Более того, церковное руководство зачастую идет на альянсы и дипломатические переговоры с обладающими экономической и политической властью. Миссия мира и примирения, которую они хотят выполнить, претендуя оставаться над конфликтами, побуждает их сохранять нейтралитет, что весьма выгодно для власть имущих.

Господствующая идеология делает для масс христиан затруднительной возможность жить в такой вере и религиозной практике, которые демаскировали бы и разрушили бесчеловечную и антихристианскую логику капиталистической системы. Их также побуждают узаконить последнюю, преобразуя в чисто «духовные» тревоги свою энергию и свою щедрость.

Новые пути могут родиться только в том обществе, которое порвет со структурными отношениями господства и установит объективные отношения свободы и справедливости.

Идею примирения классов теологи освобождения считают самообманом. Они не верят в правительство классового альянса, в реформы структур, которые основываются на капиталистических принципах частной собственности и частной инициативы, потребительства, наживы, приведших к несправедливому распределению богатства и власти.

«С точки зрения диалектики “примирение” – это преодоление породившей гнев несправедливости, то есть путь к “примирению” возможен только через социальную революцию» (Из бюллетеня «теологии освобождения», издававшегося в Лиме (Перу)).

«Духовность – это открытие Бога в борьбе за справедливость в мире бедных»

Сторонники теологии освобождения связывают все несправедливости с капиталистической системой и считают грехом страдания народа.

Спокойствие на планете не восторжествует, пока не будет создан новый экономический порядок. Беднякам необходимо бороться против основанных на эксплуатации социальных отношений, против варварской и несправедливой системы частной собственности, посягающей на само их существование как человеческих существ.

Инструмент борьбы с несправедливостью – социалистическая революция. Капитализм не соответствует евангельской заповеди любви к ближнему.

Любить бедных означает участвовать в политической борьбе за их освобождение, а любовь к эксплуататорам подразумевает лишение их средств эксплуатации.

Всеобщая любовь возможна только при отсутствии эксплуатации.

Мы не верим в обращение класса угнетателей, говорят теологи освобождения. Мы видим, что возможен подъем сознательности отдельных групп, но не реформа современных структур. Эти структуры основывались на капиталистических принципах частной собственности на средства производства, злоупотреблении потреблением и наживой, а также так называемой частной инициативой, которую мы квалифицируем как слепой и ужасный эгоизм. Все эти принципы привели к тому несправедливейшему распределению богатства и власти, при котором мы живем и которое осуждаем во имя Евангелия.

Несправедливости и угнетение, которые сегодня характерны для нашей истории, достигли апогея. Невыносимо, что в мире на каждого человека, который ест, приходится трое умирающих от голода. Мы будем бороться вплоть до мученического конца, чтобы в мире нас не связывали с этим злом. Мы будем бороться для того, чтобы победить последнее, а не для того, чтобы его исправить.

Теологи-освобожденцы, усматривая причины бедности, эксплуатации и социального неравенства в сложившихся порядках, следуют примеру Христа. Движимый глубоко нравственными побуждениями, Он совершал в определенном смысле подрывные действия и погиб как политзаключенный.

6. Признание законности революционного насилия как последнего средства борьбы

«Революционное насилие не противоречит постулатам христианского учения, которое всегда отстаивало права народов и отдельных личностей защищаться с оружием в руках, прибегать к насилию для завоевания свободы вполне законно. Фома Аквинский говорил, что солдат, ведущий борьбу за правое дело - все равно что святой». (Эрнесто Карденаль)

«Само христианство не исключает законного насилия со стороны народа тогда, когда нет другого средства положить конец тирании и несправедливому насилию. Глубокие корни насилия лежат не в человеческой природе, а в социально-экономической структуре. Уже отцы церкви понимали, что насилие теснейшим образом связано с частной собственностью. Св. Августин говорил: „Частная собственность порождает распри, войны, восстания, убийства. Поэтому, если невозможно отказаться от собственности вообще, откажемся по крайней мере от частной собственности”». (Хуан Росалес)

Худшее насилие — институционное, политическое или экономическое, от которого в «третьем мире» ежегодно умирают миллионы людей. Именно народ страдает от насилия: миллионы крестьянских семей не имеют земли, в то время как некоторые весьма немногочисленные семьи латифундистов захватывают ее и заставляют крестьян умирать от голода.

Революционеры Латинской Америки предпочли бы мирную революцию. «Фидель Кастро говорил, что насилие можно использовать только в чрезвычайном случае, как можно меньше и что мирная революция предпочтительнее... Истинный революционер — враг насилия, пацифист. Однако может случиться так, что революция будет вынуждена принять насильственные формы потому, что обладающие властью не отдают ее народу мирным путем. И это насилие совершенно оправдано, потому что это право на сопротивление, всегда признаваемое церковью за народами… Борьба за освобождение или защиту народа не может не быть справедливой». (Эрнесто Карденаль)

«Мы не против насилия, если это единственный выход. Но мы его не превозносим. Мы считаем, что революционер доказывает свою революционность не ружьем, но любовью, которая побуждает его бороться. Нам не нравится насилие, хотя нам, вероятно, придется использовать его». (Из Послания организации «Церковь и общество в Латинской Америке» съезду Боливийского рабочего центра)

7. Соединени е христианской веры с марксистской теорией.

Евангелизация марксизма и исторического процесса

В отличие от традиционной теологии, теологи освобождения обратились к марксизму - «подрывной философии», как назвал ее ярый антикоммунист Пий XI. Они пришли к признанию исторического материализма как метода социального анализа, поставив на христианское основание марксистскую методологию критики капитализма, учение о классах, классовой и идеологической борьбе, о революции, экономическом и политическом принципах социалистического общества. Марксизм – это теоретический инструмент, позволяющий раскрыть суть капиталистической эксплуатации и наметить пути выхода из нее. Маркс помогает понять логику накопления капитала и сам процесс эксплуатации. А чтобы бороться против бедности и несправедливостей, христианская теология должна лучше знать экономические и социальные механизмы, производящие бедность. «Маркс помог нам понять, что действия религиозного характера не ограничиваются только религиозным аспектом. Они включают и политический, и экономический, и идеологический уровни» (Л. Бофф).

«Мы хотели бы, чтобы, с одной стороны, до многих марксистов наконец дошло, что революционные христиане – это их союзники в борьбе за новую Колумбию, а с другой – чтобы революционные христиане поняли, что движущая сила революции в нашей стране – это все-таки марксизм, а не христианство». «Христианство – это мотив, а не наука революции. Наука революции – это марксизм. По этой причине мы собираемся строить не христианскую организацию, не христианское общество, а марксистскую организацию и социалистическое общество». (Мануэль Перес)

И марксистам, и христианам следует бороться прежде всего против обоюдного непонимания. Христианам необходимо сотрудничать с марксистами и изучать марксизм. Марксизм - наука, которая приближается к человеку и дает элементы для его преобразования.

Великий вклад марксизма состоит в том, что он показал, что знать означает преобразовывать. Что человек преобразуется, входя в контакт с объектом. И объект преобразуется, контактируя с человеком.

Марксизм и христианство представляют собой совокупную мысль огромных народных сил, перед которыми глобальная несправедливость выдвигает неотложность глубоких изменений, обновления и гуманизации ветхих аморальных структур, которые их угнетают.

Теология освобождения ассимилировала и христианизировала марксизм, исходя из существования бедняков. Ее идеологи справедливо утверждают, что целью марксизма является внедрение евангельских моральных принципов, что марксизм — плод Евангелия. Без христианства марксизм был бы невозможен. Сейчас речь идет о сборе первых плодов Евангелия.

Тем самым христианство поставлено в исторический контекст.

Теология освобождения разработала элементы веры в аспектах, связанных с марксистской идеологией. Марксистская идеология исходит из интересов пролетарских классов, представляющих существенную часть мира бедняков, за которых выступает теология освобождения. Мир бедных теологии освобождения более широк, но отчасти отстает от пролетарского мира марксистской идеологии. Существует сходство - пролетарии тоже являются бедняками, — хотя нет тождества, потому что бедные — это не просто пролетарии, и их освобождение предполагает трансцендентные элементы.

8. Коммунисты – «более зрелые собратья по социальной борьбе».

Теология освобождения является шагом навстречу коммунистическому движению.

«Миллионы прихожан, часто колеблющиеся и недоверчивые к доводам своих более зрелых собратьев по социальной борьбе, все настойчивее ищут ответы на множество вопросов, связанных как с их верой, так и с желанием обрести уже здесь, на Земле, а не только на „небе”, справедливые и гуманные условия существования, отвечающие христианскому идеалу. Видя кричащие расхождения между словом и делом наиболее реакционной части клира, благословляющей режим угнетения, они устремляют свои взоры к социализму, к опыту народов, покончивших с эксплуататорским строем. Иначе говоря, их симпатии обращены одновременно и к Евангелию, и к теории и практике социализма.

Маркс… с позиций диалектики доказал, что вера в высшую справедливость, воплощенную в „боге”, была и остается формой скрытого (и открытого) протеста против мрачной действительности, как о том свидетельствует история и первоначального христианства с его „демократическим и революционным духом”, и всех раскольнических, „очистительных” движений в лоне церкви с момента ее возникновения до наших дней. Даже врагам научного социализма хорошо известна ленинская мысль, что „единство этой действительно революционной борьбы угнетенного класса за создание рая на земле важнее для нас, чем единство мнений пролетариев о рае на небе”.

Ценность… убедительной аргументации объективной потребности объединения христиан и коммунистов в борьбе за народные интересы и общие устремления, среди которых первенствует мир. Мысль о подобном единстве, конечно, не является новой в марксистской литературе: применительно К Латинской Америкеона не раз высказывалась Ф. Кастро, считающим, что „христиане и марксисты-ленинцы должны быть стратегическими союзниками”». (Эстебан Онья)

«Марксисты уже много лет борются в Латинской Америке… Их истребляли, преследовали, мучили, но они все еще здесь. У них достойная этика, и это следует признать». (Леонардо Бофф)

«Я считаю, что церкви нужно было сделать более глубокий анализ, потому что коммунисты боролись за человека, против нищеты». (Фрай Бетто)

9. Необходимость преобразования мира, воспитания нового человека, строительства нового мира – «новой земли и нового неба»

Теология освобождения видит в марксистской идеологии революционное знамя радикального преобразования капиталистического общества, знамя, связанное с новым (социалистическим) обществом.

Царство Божье должно установиться не только в душе человека, но и в отношениях между людьми, в новом обществе, в котором будет преодолено социальное неравенство.

Создание «нового человека» есть обязательное условие закреплений результатов изменений в обществе. Солидарная и творческая личность противопоставляется капиталистическому спекулятивному менталитету и духу наживы.

К сожалению, среди марксистов еще есть догматики, считающие, что религия, черпая вдохновение в евангельских заветах, не способна меняться и помогать строительству нового мира.

Действительно, христианская вера долгое время выполняла функцию сохранения существующего порядка. Но сегодня для веры наступил исторический момент выполнения роли социального построения. Христиане должны внести решительный вклад в воспитание НОВОГО ЧЕЛОВЕКА, построение НОВОГО ОБЩЕСТВА.

Основные черты нового человека – отсутствие эгоизма, самоотверженность, служение другим. Это человек социалистического общества, в котором нет эксплуатации и человек ценится не за то, что отнял у других, а за то, что им дал. На Кубе лучшим примером нового человека был Че Гевара, который был человеком, совершенно лишенным эгоизма. „Новый человек” Кубы - это тот же НОВЫЙ ХРИСТИАНСКИЙ ЧЕЛОВЕК.

Христианству не удалось создать нового человека, потому что оно не меняло структур. Отчасти оно даже способствовало их укреплению, потому что было сообщником власть имущих. Официальная церковь, от Константина и до наших дней, заключала соглашения с государством. Но это всего лишь один этап в жизни церкви. В церкви были и первоначальные христиане, революционеры и мятежники. Однако сама церковь как учреждение была союзницей власти.

Христианство все же проделало большую работу, но оно изменило только личность, а сейчас нужно изменение структур. Необходимо изменение общества. С изменением системы производства можно добиться жизни с Евангелием, можно создать нового человека на социальной лестнице, а не только в личном плане. Сейчас речь идет об изменении общества.

10. Буржуазная свобода – неистинная свобода

В строящемся новом обществе истинная личная свобода означает, что никто не становится объектом экономической тирании. Никому не надо продавать свой труд или труд своих детей. Единственная несуществующая свобода - это свобода эксплуатировать людей, буржуазная свобода, свобода капитализма, свобода денег. Свободы капиталистической печати тоже нет. Капиталистическая свобода печати - это не свобода, а манипуляции. В журналах, особенно специализирующихся в области политики, социологии и т. д., достаточно свободы критики. В этом смысле достаточно свободы мнений (все время в социалистическом ракурсе). Нет свободы бороться с системой, потому что такая борьба есть атака на саму свободу, по крайней мере до тех пор, пока строящееся новое общество окружено опасностями и врагами.

В строящемся новом обществе нет парламента и президентских выборов, но это не означает отсутствие свободы. Парламентская демократия есть во всех латиноамериканских странах, вплоть до режимов горилл, до диктатур. Парламентаризм — всего лишь формальная демократия. Если он не представлен народом, то это только комедия. В свое время буржуазная демократия была прогрессом по сравнению с монархией или феодализмом. Однако она не является истинно народным представительством. Она не может представлять народ, пока народ не будет освобожден от всякой экономической эксплуатации. В первую очередь потому, что в странах, где 60, 70 или 80% населения неграмотно, народ никак не может быть хозяином своей судьбы. После того как народ получил образование, стал хозяином средств производства и держит в своих руках экономику страны, он может участвовать и в политической жизни.

Теологи освобождения негативно относятся к либерализму. Они считают либерализм определяющей причиной экономической слаборазвитости и эксплуатации, которым подвергаются народы континента. Они указывают, что европейское направление теологии обращается к современному духу и либеральной идеологии, историческим субъектом которых является класс буржуазии.

11. Диалектический подход к марксизму, религии, атеизму.

Введение христианства в исторический контекст

Маркс вывел свою известную формулу «религия есть опиум народов» из анализа религиозной ситуации своего времени. Она совершенно правильна, основывается на эмпирических, научных данных. Но абсолютизировать ее нельзя, ибо опиумом была прежде всего политика прусского государства, хотя политика не всегда и не везде — синоним дурмана.

Но марксизм по своей природе не догматичен. Напротив, это диалектический процесс познания. Он способен расширять свои горизонты, обогащать и пересматривать их.

Во взаимоотношениях марксистов и верующих накопилось немало ошибок, корни которых уходят в прошлое, когда ряд церквей был тесно связан с господствовавшими режимами, а в компартиях преобладали упрощенные подходы к религии. Зачастую главным препятствием на пути к сотрудничеству являются предубеждения, и устранить их можно, только ближе познавая друг друга.

Ф. Кастро говорил, что религия, подобно политике, может быть не только опиумом, но и чудотворным средством — это зависит от того, как ею пользуются: для защиты либо угнетателей и эксплуататоров, либо угнетенных и эксплуатируемых. Однако истиной всегда было то, что огромное большинство верующих — это эксплуатируемые, а не эксплуататоры.

В Латинской Америке атеизм не является для марксизма проблемой номер один. Сандинистская революция, совершенная впервые в мире при тесном взаимодействии христиан и марксистов, издала в октябре 1980 года специальный документ. Там, в частности, говорится: «...Наш опыт доказывает, когда христиане, опираясь на свою веру, способны ответить на нужды народа и истории, сама вера толкает их на путь революционной борьбы».

Нельзя забывать и того, что внутри каждой церкви существует масса противоречий.

В лоне католической церкви во все времена существовали, с одной стороны, бунтарские, обновленческие, демократические силы, с другой — сторонники реакции и мракобесия. По вине последних пылали костры инквизиции и проливались потоки крови. История церкви ясно показывает эти противоречия, эти два полюса, которые сталкиваются, переплетаются и в разные периоды выдвигаются на первый план, отражая конфликты реальной действительности и ввергая церковь в постоянные кризисы.

Необходимо также учитывать социальные различия между церковной иерархией и массой верующих, между официальными религиозными статутами и народной церковью, между искренней верой и поповским фарисейством, поставленным на службу эксплуатации человека человеком.

Христианская церковь, получив официальный статус, постепенно превратилась в реакционную силу под лозунгом «союза трона и алтаря», сохраняющую свое влияние в течение многих столетий. Широко известны неприглядная роль церкви как тормоза общественного прогресса в эпоху средневекового обскурантизма и инквизиции, ее прямая причастность к зверствам конкистадоров во время колонизации Нового Света, ее сопротивление социальным преобразованиям в ходе и после войны за независимость стран Латинской Америки, а с возникновением рабочего движения — ее безуспешные попытки увековечить царство эксплуатации под лозунгами классового мира и «христианизации» капитализма. Немалую лепту внесла в наше время церковь в распространение антикоммунизма и антисоветизма.

Борьба ведется также между традиционной и народной церковью.

Народная церковь в Латинской Америке выступает против бесчеловечности и аморальности буржуазного общества.

Истинная церковь Христа включает многих из тех, кто считает себя противником церкви, включая объявляющих себя атеистами. Даже коммунисты относятся к церкви. И много не принадлежащих к церкви может быть даже в Римской курии.

Христианам надлежит бороться против той церкви, которая опаздывает за развитием мира.

Чтобы проанализировать такой феномен, как религия, Маркс и Энгельс помещали его в контекст исторического развития человечества. Они отмечали, что христианство изменялось в каждый новый период мировых общественных порядков.

Важнейший принцип подхода классиков марксизма-ленинизма к религии и церкви - необходимость различать в религиозных движениях (и представляющих их учреждениях) противостоящие и часто сталкивающиеся тенденции.

Выражение «религиозное чувство», согласно Марксу, является социальным продуктом, отвечающим требованиям каждой эпохи. Отсюда постепенная, но непрерывная эволюция церкви как выразителя и вдохновителя этого чувства.

В частности, католическая церковь доказала свою исключительную способность к восприятию социальных изменений, примирения и приспособления ее к социализму.

Однако печально, когда в учении Маркса на первый план нередко выдвигается воинствующий атеизм. Ведь родилось-то оно не под знаменем богоборства, а как революционная теория пролетариата.

Опыт Латинской Америки показывает, что, опираясь на свою веру, христиане способны ответить на нужды народа и истории, их вера становится импульсом активного включения в революционную деятельность. Опыт свидетельствует о том, что можно быть одновременно и верующим, и революционером и что, следовательно, не существует непреодолимого противоречия между верующими и революционерами. Именно в этом латиноамериканская действительность проявляет свои особенности, способные победить догматизм. И это — поворот в сторону новой альтернативы, которую не рассматривали левые в XIX веке.

Речь идет по меньшей мере об открытии противоречия в концепции религии, связанного с диалектикой. Действительно существует религия, оправдывающая господство, но не менее верно — ив этом заключается диалектическое противоречие, — что существует также религия освобождения, хотя многие ортодоксы еще этого не поняли.

Догматики, даже в Центральной Америке, по-прежнему уверяют, что революционер должен быть «атеистом». Конечно, он должен им стать, если под атеизмом понимать отказ от отрицания человека, как это делали Фейербах и Маркс, и потому атеизм — это антиклерикализм, отрицание идеологического оправдания господства класса эксплуататоров. Однако если атеизм — это отрицание религии освобождения, которая побудила рабов выйти из капиталистической эксплуатации, на что пошел весь утопический социализм «коммунистических» профсоюзов во Франции в начале XIX века и т. д., то в этом случае атеизм религии освобождения является двойной ошибкой — как политической, так и теоретической.

Диалектическое противоречие религиозной концепции очевидно: есть религия, оправдывающая господство; есть религия, оправдывающая освобождение. Существуют две религии, двусмысленные, противостоящие, противоречивые.

Растущее число христиан объединяется в борьбе за освобождение народа. Эти христиане составляют широкое течение, которое определяет себя в новых поисках веры и церковных форм внутри политической практики пролетарского и социалистического характера. Признавая, что рабочее движение - единственное, эти христиане входят в пролетарские партии и народные организации. Включенные и в определенной степени растворившиеся в политической борьбе, они объединяются, чтобы начать в христианском лагере идеологическую борьбу, важность которой становится все более очевидной. Эта деятельность открывает новые мотивировки для воссоединения в соответствующих христианских общинах, в которых имеются зародыши освободительной евангелизации и народной церкви.

Таким образом формируется христианство, связанное с интересами рабочего класса, альтернативное христианству, идеологически и структурно связанному с господствующей системой эксплуатации.

Историческая сила рабочего и крестьянского движения, его способность к сопротивлению и борьбе позволили ему одерживать победы освободительной борьбы в различных частях света. Из этой исторической силы бедных и угнетенных, в которых присутствует Христос, исходят также усилия по освобождению Евангелия, теологии, церквей и общества, находящихся в плену власть имущих и их идеологии господства.

По-настоящему знаменательным представляется тот факт, что все большее число мирян перестает ощущать противоречие между своей верой и участием в политической борьбе на стороне левых сил и даже в революции как таковой. Есть и такие, для кого религия служит дополнительным стимулом революционного действия.

«В теологии освобождения речь о Боге — основополагающий момент. Но НАШ БОГ — это Бог бедняков, то есть он ниспровергающий. Наша проблема — не доказывать, существует Бог или нет, а доказывать, что Бог - Бог бедных». (Пабло Ричард)

Бог бедняков противопоставлен неистинному, фальшивому богу капитала. Фрай Бетто, автор книги «Фидель и религия», заявил: «Противоречия между верующими и атеистами незначительны. Потому что я как христианин также не верю в БОГА КАПИТАЛА, эксплуатации, Рейгана, Пиночета. Я верю в Бога братства и равенства». Ф. Бетто предпочитает «общество, которое провозглашает себя атеистическим, обществу, ведущему “звездные войны”: это НЕИСТИННЫЙ БОГ, созданный по образу и подобию империализма».

Теологи освобождения противопоставляют также «ХРИСТА НАШЕГО» Христу эксплуататорских классов. Христос является вождем бедных. Это другой, «НАШ Христос» –«Христос-бунтарь, Христос-революционер, Христос-социалист», как заявил президент Венесуэлы Уго Чавес: «Он был со мной в трудные времена, в самые страшные моменты жизни. Иисус Христос, несомненно, был исторической фигурой — он был повстанцем, одним из наших, антиимпериалистов. Он восстал против Римской империи.. Ибо кто мог бы сказать, что Иисус был капиталистом? Нет. Иуда был капиталистом, взяв свои сребренники! Христос был революционером. Он восстал против религиозных иерархий.. Он восстал против экономической власти того времени. Он предпочел смерть для защиты своих гуманистических идеалов, и он жаждал перемен. Он был НАШИМ Иисусом Христом».[7]

АНАЛОГИЯ МЕЖДУ БЕДНЯКАМИ И «БОГОИЗБРАННЫМ» ИЗРАИЛЕМ –

Как видим, теологи освобождения пришли к диалектическому пониманию «единого библейского Бога» и противопоставлению Бога нашего и Христа Нашего богу капитала.

Однако, тем не менее, теологи освобождения отождествили бога иудеев и Бога Нового завета, и на этом основании построили свою концепцию освобождения. Называя «бога Авраама, Исаака, Иакова» богом-отцом христиан и ссылаясь на библейскую историю исхода евреев из египетского рабства под предводительством Яхве, они проводят аналогию между освобождением «богоизбранного народа» Израиля - и «бедными мира сего», которых Бог Нового завета избрал быть наследниками Царствия. И на основании этой ветхозаветной истории освобождения евреев из египетского рабства теологи освобождения выводят требования освобождения всех бедных и угнетенных.

«Применение божественности - наиболее древнее в истории нашей культуры: ,,Я Господь, Бог твой, который выведет тебя из Египта, от рабства” (Ис XX, 2). Этот основополагающий религиозный текст связывает концепцию религии с освобождением от рабства — это раскрытие божественности в революционной ситуации...» (Энрико Дюссель.) [8]

«...Поэтому Бог и говорит народу: „Я Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова". Пусть не складывается у вас абстрактное представление о том, что Бог находится там, на небесах, а землю оставил людям. Это не точно. Бог неба - это и Бог земли, это Бог, строящий нашу историю, идущий вместе с нашими патриархами, с отцами семейств; Бог моих дедов, Бог всех деяний моей родины… На Бога мы надеемся; ему мы доверяемся. Бог идет с нами, как шел когда-то с народом Израиля...» (Оскар Арнульфо Ромеро) [9]

«Объединяющая более 310 тыс. монахинь и 45 тыс. монахов, КЛАР (Латиноамериканская конфедерация монахов – сост.) решила... призвать своих членов и общины отметить пятое столетие евангелизации Латинской Америки „серьезным коллективным углублением Слова Божьего”. Речь идет о совместном (в общине) чтении Библии в течение пяти лет (одно собрание в месяц) и о методологии, вдохновленной теологией освобождения, серьезную склонность к которой КЛАР никогда не скрывала. Это проект „Слово и жизнь”, представленный монахами как ответ на призыв к новой евангелизации, выдвинутый 12 октября 1984 г. Иоанном Павлом II во время его остановки в Санто-Доминго. Во время первого этапа (1988—1989 гг.), закончившегося в феврале прошлого года, группы были призваны воспринять „глобальное видение истории библейского народа, метод прочтения Библии, исходя из интересов бедняков”, и „открыть призыв Бога к монахам ради лучшего включения в общественную жизнь и инкультурацию народа”. Вторая фаза (1989— 1990 гг.) посвящена „Слову освобождающему” и должна позволить исследовать „период формирования народа от Авраама до Давида” и „воспринять освободительное значение закона альянса и обещания... понять, как сегодня участвовать в формировании свободного народа”. Для этого прежде всего рекомендуется чтение „Пятикнижия” (Генезис, Исход, Второзаконие, Книга Иисуса Навина, Судьи). Затем третья фаза — „Слово, возвещенное и объявленное”, когда предполагается „изучить время царей с критикой пророков. От Давида до разрушения Иерусалима, изгнания и после изгнания; изучить пророчество о народе Израиля, чтобы открыть пророчество, связанное с борьбой латиноамериканского народа”. Четвертый год - чтение четырех Евангелий для „изучения исторической ситуации во времена Иисуса, его слова и его действий; следовать за Иисусом сегодня...” Наконец, пятый этап (1992-1993 гг.) предполагает чтение Деяний апостолов, апостольских посланий и Апокалипсиса, чтобы „исследовать формирование и расширение общин первых веков, осветить веру и борьбу общин бедняков в Латинской Америке...» [10]

Эта аналогия между «богоизбранным» Израилем и бедняками Латинской Америки положена в основу всей концепции теологии освобождения. С одной стороны, она кажется по- детски наивной – ведь у Израиля совершенно другой бог, и вывел он евреев из египетского рабства для того, чтобы они господствовали над другими народами («Ты будешь господствовать над многими народами, а они не будут над тобой господствовать», «чтобы раб или рабыня были у тебя [Израиль], то покупайте себе раба и рабыню у народов, которые вокруг вас… вечно владейте ими, как рабами» и т.д.). Но с другой стороны, эта аналогия исполнена мудрости Христовой. Христос ведь тоже не открыл миру имя Своего тайного Отца. Воистину, «будьте просты, как голуби, и мудры, как змии». Во-первых, эта аналогия предоставляет вполне правомерную и ясную аргументацию требованиям реального освобождения угнетенных народов здесь, на земле, а не где-то в загробном царстве на небе, как учит церковь. В самом деле, ведь если католицизм (как и православие, и протестантизм) признает Яхве богом христиан, то почему христиане не могут претендовать на «богоизбранность» и освобождение от угнетения, как когда-то этого удостоился Израиль? «Не бедных ли мира сего избрал Бог быть наследниками Царствия?», - сказано в Евангелии.

Во-вторых, эта концепция позволяет теологии освобождения оставаться в лоне церкви. Сторонники теологии освобождения отказываются выходить из католической церкви, превращаться в секту, чтобы не отдавать Евангелие господствующим классам.

Опровергнуть новую теологию, назвать ересью было непросто, особенно после того, как Ватикан принял новую социальную доктрину, и сами церковные власти приняли терминологию освобождения. В свете новой социальной доктрины католицизма теология освобождения представляется «совершенно ортодоксальной», как заявил крупный западногерманский теолог Карл Ранер.

«Красная теология», набирающая силу в Латинской Америке, стала головной болью для Ватикана и консервативного духовенства, для власть имущих Латинской Америки и администрации США.

В январе 1979 г. папа Иоанн Павел II при открытии конференции CELAM в Пуэбле заявил о том, что «представление Христа как политической фигуры, революционера, подрывного элемента из Назарета не вяжется с катехизисом церкви». Папа говорил о том, что политическое, экономическое и социальное освобождение не совпадает с христианским спасением в потусторонней жизни. В феврале того же года он рекомендовал радикалам осуществить переориентацию на «свободу, данную нам Христом».

Но в то же время Иоанн Павел II уже вынужден был говорить в пользу бедных. Он выразил озабоченность «постоянно растущим благосостоянием богатых за счет растущей нищеты бедных». По его словам, институт частной собственности «должен вести к более справедливому и равному распределению благ … и если принцип общего блага потребует того, не нужно колебаться производить экспроприацию, но делать это правильно».

Летом 1979 г. Международная теологическая комиссия католической церкви выступила с заявлением «О продвижении человека и христианском спасении», в котором теология освобождения критиковалась как подчиненная марксизму и ориентированная на социалистические страны. Компоновка с «безбожным» марксизмом стала наиболее крамольным аспектом новой теологии.

В свою очередь эксперты США выработали в мае 1980 года документ – «Новая межамериканская политика для 80-х годов». В нем говорилось: «Внешняя политика США должна начинаться с конфронтации (а не просто с априорного выступления против) с теологией освобождения в том виде, как она используется в Латинской Америке духовенством теологии освобождения. В Латинской Америке роль церкви жизненно важна для области политической свободы. К несчастью, марксистско-ленинские силы сумели использовать церковь как политическое орудие против частной собственности и капиталистической системы производства, вводя в христианскую общину „скорее коммунистические, чем христианские идеи”».

Как писал Клаудио Диас, начиная с 1980 года, политика США в Латинской Америке все более и более важное место отводила идеологической, а особенно религиозной борьбе. Предвыборные платформы Рейгана 1980 и 1984 годов, называемые «Документами Св. веры», хорошо отражали эту озабоченность США. В них рассматривалась опасность, которую представляли теология освобождения и поддерживающие ее священники. Их обвиняли в том, что они сеют препятствия на дороге самой могущественной страны в мире, «потому что они используют церковь как политическое орудие против частной собственности и капиталистического производства».

Рейганом и неоконсерваторами начато осуществление проекта, по которому в апреле 1981 года был создан Институт религии и демократии. «Новые религиозные правые» смогли распространить свое лидерство на всю страну в значительной степени благодаря активной официальной поддержке многочисленных сект, которые с большим шумом и значительным количеством долларов наводнили Латинскую Америку и распространяли свои проповеди через радио и телепередачи.

Альянс США и Ватикана сложился еще во время «холодной войны». Напомним, что в распоряжении Ватикана есть международная структура «Опус Деи», которую называют главной разведывательной службой Ватикана. Эта крайне консервативная организация принадлежит к самым многочисленным и самым могущественным религиозным объединениям. Члены «Опус Деи» преподают в университетах и вузах, занимают высокие посты в правительствах, в экономике, прессе, на радио и телевидении. Ложи «Опус Деи» тесно связаны с масонством и ЦРУ.

В 1982 г. Иоанн Павел II присвоил «Опус Деи» ранг «личной прелатуры», тем самым выводя ее из-под юрисдикции епархиального руководства. В документе Ватикана 1983 г. говорится: «Идеи и цели “Опус Деи” подчеркивают святость обычной профессиональной деятельности, то есть обязанность посвящать себя с помощью этой работы, освящать ее и превращать ее в орудие проповеди Христа».

В 1983 году Ватикан изъял канон №2335, запрещающий католикам состоять в масонских ложах. В том же году Иоанн Павел II принял членов Трехсторонней комиссии в полном составе.

В том же 1983 г. Конгрегация доктрины веры (наследница бывшей инквизиции и Священной канцелярии) занялась специальным изучением обновленческих тенденций в теологии. Возглавлял Конгрегацию доктрины веры кардинал Иосиф Ратцингер (ныне – папа Римский Бенедикт ХVI), которого называют одним из самых ярых поборников консервативной политики «Опус Деи».

В марте 1983 г. И. Ратцингер опубликовал «десять наблюдений», в которых обвинял теологию Гутьерреса в следующем:

1. С теологической точки зрения, марксистский анализ не является научным инструментом для теолога, который, прежде чем использовать какой-либо метод исследования действительности, должен преимущественно использовать критический анализ познаваемой природы, а не социальный или экономический.

2. Кроме того, марксизм представляет собой тоталитарную концепцию, непримиримую с христианским откровением, как в целом, так и в частностях.

3. Эта тоталитарная концепция основывается на понятии праксиса, делающего из общей истины истину частичную, т.е. относительную в определенный диалектический момент.

4. Насилие классовой борьбы есть также насилие над любовью одних к другим и над единством всех во Христе; эта концепция является чисто структуралистской, оправдывающей это насилие.

5. Говорить, что Бог становится историей, светской историей, значит впадать в историческую несостоятельность и путать Царство Божие и его становление с чисто человеческим освободительным движением, что противоречит вере и церкви.

6. Кроме того, это подразумевает, что богословские добродетели веры, надежды и чистоты получают новое содержание типа «верности истории», «уверенность в будущем» и «преференция[11] для бедных», которые в действительности отрицают их богословское существо. 7. Политизация положений веры и богословских суждений ведет к тому, что человек, принадлежащий в силу своей добродетели к миру богатых, объявляется классовым врагом, с которым нужно бороться.

8. Все это ведет к классовому разделению, нетерпимому внутри церкви, и к отрицанию ее священной иерархической структуры, «разделяя мистическое тело Христа на два течения – “официальное” и “народное”, что можно наблюдать на недавнем примере в Никарагуа».

9. Новая герменевтика[12] теологов освобождения ведет к новому, преимущественно политическому толкованию Священного Писания, к выборочности и произволу выбора мест из священных текстов, извращая радикальную новизну Нового завета, что есть освобождение греха, источник всех зол.

10. Это есть также отказ от традиции как источника веры и недопустимое разделение на «Иисуса истории» и «Иисуса веры», происходящее за спиной церковного магистрата.

В своем послании епископату Африки папа Иоанн Павел II заявил, что церковь не может принять «анализ, основанный на классовых расхождениях и классовой борьбе», так как это «вредит жертвам несправедливости».

В разработанной теми же экспертами США «Стратегии по отношению к Латинской Америке на 90-е годы» расширяются и усиливаются нападки на теологию освобождения. Она квалифицируется как марксистская прививка с высоты неогалльской враждебности по отношению к Риму и с враждебностью к обществу, основанному на свободном предпринимательстве. Теология освобождения провозглашается одной из форм коммунистической подрывной деятельности; эта последняя наряду с наркоманией и терроризмом представляет собой настолько сильную опасность, что может привести „к включению западных сил безопасности в одновременные и долгосрочные операции в различных странах”».

В 1984 году И. Ратцингер составил «Инструкцию о некоторых аспектах теологии освобождения», в которой называл социализм «позором нашего времени». Инструкция осуждала привнесение марксизма в христианское учение и активное участие священников в политической борьбе. Теологи освобождения обвинялись в неверном толковании Писания. Единственно правильной его интерпретацией объявлено учение официальной церкви:

«…Стремление к освобождению, как следует из самого термина, восходит к основополагающей теме Ветхого и Нового заветов. Оттуда же взято само выражение „теология освобождения”, которое определяет теологическое размышление, сконцентрированное на библейской теме освобождения и свободы, а также на срочности его практических последствий. Таким образом, тяготение к свободе теологов освобождения представляется естественным. Значение такого объединения может быть правильно понято только в свете специфического послания Откровения, правильно интерпретированного церковным учением…

Теологи освобождения широко обращаются к [библейскому] Исходу. Он действительно представляет собой основополагающее событие в формировании избранного народа [Израиля]. Это было освобождение от иностранного господства и от рабства. Специфическое значение этого события связано с его конечной целью, потому что это освобождение обусловилось основанием народа Божьего и культом союза, заключенного на горе Синай. Вот почему освобождение в Исходе не может быть сведено к освобождению в основном и по преимуществу политическому. Кроме того, весьма знаменательно, что иногда в Писании термин „Освобождение” заменяется более близким - „Искупление”.

Основополагающий эпизод Исхода никогда не сотрется в памяти народа Израиля. И именно о нем вспоминают, когда после разрушения Иерусалима и изгнания в Вавилон миряне живут в надежде на новое освобождение и в ожидании окончательного, ЗАГРОБНОГО ОСВОБОЖДЕНИЯ. Тут Бог признается освободителем. Он заключает со своим народом новый союз, отмеченным даром его духа и обращением сердец...

[Затем Инструкция подчеркивает, что, по Библии, первое освобождение относится к греху, находящемуся в сердце человека; отсюда зло не может быть локализовано исключительно в плохих экономических, социальных или политических „структурах”. Инструкция также напоминает о выступлениях церкви за справедливость, начиная с понтификата Иоанна XXIII.]

Именно на предпочтительном выборе в пользу бедных... с одной стороны, и на попытке свести Евангелие спасения к земному Евангелию, с другой стороны, основываются различные теологии освобождения.

Мы говорили выше, что существует подлинная теология освобождения - та, которая берет начало в Слове Божьем, интерпретированном надлежащим образом.

Но с описательной точки зрения следует говорить о теологиях освобождения, потому что это понятие включает теологические, а порой даже идеологические позиции, не только отличающиеся друг от друга, но зачастую и несовместимые.

В данном документе речь пойдет только о том течении мысли, которое под именем теологии освобождения предлагает новаторскую интерпретацию содержания веры и христианского существования, серьезно расходящуюся с верой церкви и, более того, представляющую собой ее практическое отрицание.

Некритические заимствования из марксистской идеологии и обращение к отмеченным рационализмом тезисам библейской герменевтики являются корнем новой интерпретации, искажающей все подлинное из первоначального обязательства в пользу бедных...

Их рассуждения таковы. Нетерпимая и взрывоопасная ситуация требует эффективных действий, которые не могут ждать. Успешная деятельность предполагает научный анализ структурных причин нищеты. Марксизм предоставляет орудия такого анализа. Таким образом, достаточно применить их к положению „третьего мира”, особенно Латинской Америки...

[Далее Инструкция представляет марксизм, критикует его анализ, который считает „претендующим на научность”, его учение о классовой борьбе и атеизм, который он проповедует.]

Но термин „научный”, вызывающий почти мистическое очарование, и все то, что носит этикетку научного, не является научным только из-за названия. Вот почему заимствование метода подхода к действительности должно предваряться критическим исследованием эпистемиологического[13] характера. Этого предварительного критического экзамена не хватает многим теологам освобождения…

Приспособление к современной экономической, социальной и политической действительности интерпретационных схем, заимствованных у марксистской мысли, на первый взгляд может показаться довольно правдоподобным в той мере, в какой ситуация в отдельных странах дает некоторые аналогии с обстановкой, описанной и проанализированной Марксом в середине прошлого века. На основе этих аналогий делаются упрощения, которые, абстрагируясь от основополагающих специфических факторов, препятствуют осуществлению действительного, точного анализа причин нищеты и ведут к путанице.

В некоторых районах Латинской Америки скопление значительного большинства богатств в руках олигархии, недостаточное соблюдение норм правового государства, игнорирование военными диктатурами элементарных прав человека, коррупция некоторых, правящих деятелей... составляют множество факторов, питающих яростное возмущение людей, которые считают себя беспомощными жертвами неоколониализма, теологического, финансового, денежного или экономического порядка. Осознание несправедливостей сопровождается ложным пафосом речей, зачастую заимствованных у марксизма и представленных как „научные”.

С марксизмом связан не факт социальной стратификации с ее неравенством и несправедливостью, а теория классовой борьбы как основополагающий структурный закон истории, который принимается этими теологами освобождения за принципиальный. Они делают вывод, что понимаемая таким образом борьба классов разделила саму церковь и что судить о церковных реалиях следует исходя из этого факта. Они также уверяют, что утверждать любовь, которая в своем универсализме может победить являющийся первичным структурный закон капиталистического общества, означает плохие намерения, поддержку лживой иллюзии.

В этой концепции борьба классов является двигателем истории. Таким образом, история становится центральным понятием. Утверждают, что Бог создает историю. Добавляют, что есть только одна история, в которой не следует делать различия между историей спасения и мирской историей. Сохранять различие, по их мнению, означает впадать в „дуализм”. Подобные утверждения отражают историческую имманентную философию. Ее пытаются идентифицировать с Царством Божьим и с его становлением в движении за освобождение человека и сделать саму историю субъектом своего собственного развития как процесса. Эта идентификация противоречит той вере церкви, о которой напомнил II Ватиканский собор...

Вследствие этого включение в борьбу классов представляется как требование милосердия. Отныне осуждается желание любить всякого человека, какова бы ни была его классовая принадлежность, и идти ему навстречу ненасильственными путями диалога и убеждения. Если утверждается, что человек не должен быть объектом ненависти, то также уверяют, что, объективно появившись в мире богатых, человек становится прежде всего классовым врагом, с которым надо бороться. Оттого универсальность любви к ближнему и братство становятся эсхатологическим принципом, относящимся только к „новому человеку”, который выйдет из победоносной революции...

Теологи освобождения, заслуга которых в том, что они показали значение великих пророческих текстов и Евангелия для защиты бедных, увлекаются разрушительным смешением бедных из Писания с пролетариатом у Маркса. Поэтому христианский смысл бедности извращается, а борьба за права бедных преобразуется в борьбу классов в идеологической перcпективе классовой борьбы. Тогда церковь бедняков получает значение классовой церкви, которая осознает необходимость революционной борьбы как этапа освобождения и которая отмечает это освобождение в своей литургии.

Аналогичное замечание следует сделать и относительно выражения „народная церковь”. С пастырской точки зрения под этим можно понимать приоритетное направление на евангелизацию тех, кто в силу условий прежде всего является носителем пастырской любви церкви. Можно также говорить о церкви как о „народе Божьем”, то есть о народе, заключившем новый союз во Христе. Но теологи освобождения, о которых мы говорим, понимают под народной церковью классовую церковь, церковь угнетенного народа, которой следует „осознать” организованную освободительную борьбу. Понимаемый таким образом народ также становится для некоторых объектом веры.

Основываясь на подобной концепции народной церкви, они критикуют сами церковные структуры. Речь идет не только о замечаниях братского характера в адрес тех церковных пастырей, чье поведение не отражает евангельский дух службы и связано с возмущающей бедных анахронической авторитарностью. Речь идет о сомнениях относительно сакральной и иерархической структуры той церкви, которую хотел сам Господь. Церковную иерархию и доктрину осуждают как объективных представителей господствующего класса, с которыми необходимо бороться. Теологически эта позиция исходит из того, что якобы сам народ является источником служения и что он может сам, по своему выбору избирать себе служителей в зависимости от нужд своей революционной исторической миссии.

Предвзятая концепция истины, которая проявляется в революционной классовой практике, подтверждает эту позицию. Теологи, не разделяющие тезисов теологии освобождения, иерархия и прежде всего римская доктрина таким способом заранее дискредитируются как относящиеся к классу угнетателей. Их теология — классовая теология. Аргументы и учения рассматриваются не сами по себе, а потому, что они отражают только классовые интересы. Поэтому их заявления объявляются в принципе ошибочными...

Новая герменевтика, записанная в теологиях освобождения, приводит в основном к политическому чтению Писания. Основополагающее значение отводится также Исходу как освобождению от политического рабства. Равным образом предлагают политическое чтение „Славься”. Тут ошибка не во внимании к политическим масштабам библейских рассказов, а в том, что эти масштабы представляются основными и исключительными, приводящими к сокращенному чтению Писания.

Равным образом они видят себя в перспективе мирского мессианства, которое является одним из наиболее радикальных выражений секуляризацииЦарства Божьего и его поглощения имманентностью человеческой истории.

Таким образом, акцентируя внимание на политических масштабах, они приходят к отрицанию радикального новаторства Нового завета и прежде всего игнорированию самой личности нашего Господа Иисуса Христа, истинного Бога и истинного Человека, как и специфического характера принесенного им нам освобождения. Это прежде всего освобождение от греха, являющегося источником всех зол...

Тот же герменевтический критерий применяется к церковной. жизни и к иерархической конституции церкви. Отношения между иерархией и „низами” станут отношениями господства, подчиненного закону классовой борьбы. Сакраментальность, являющаяся корнем церковного служения, делающая церковь неодолимой духовной реальностью, подвергается чисто социологическому анализу и попросту игнорируется.

Ниспровержение символов констатируется и в области таинств. Причастие больше не рассматривается как сакральное наличие примиряющей жертвы и как дар Христовых тела и крови. Причастие становится праздником борющегося народа. Следовательно, единство церкви радикальным образом отрицается. Единство, примирение, общность в любви уже не рассматриваются как дар, который мы получили от Христа. Исторический класс бедных должен достичь единства через борьбу. Борьба классов — дорога к этому единству. Так причастие становится классовым причастием. Равным образом отрицается данная нам триумфальная сила любви Божьей…

Только исходя из евангелизаторской задачи во всем ее объеме понимаются требования истинного продвижения и освобождения человека. Это освобождение неизбежно опирается на истину об Иисусе Христе-Спасителе, на истину о церкви, о человеке и его достоинстве (речь Иоанна Павла II в Пузбле). Церковь обращается к каждому человеку, а значит - ко всем людям. Она „универсальная церковь... Это не церковь одного класса или одной касты, И она говорит от имени самой истины. Эта истина реалистична”. Она требует учитывать „каждую человеческую реальность, всякую несправедливость, всякую напряженность, всякую борьбу” (речь Иоанна Павла II в одном из беднейших районов Бразилии).

Равным образом смертельно опасная иллюзия — считать, что новые структуры сами по себе приведут к рождению „нового человека” в смысле человеческой истины. Христианин не может не признать, что именно данный нам Св. дух является источником всякого истинного новаторства и что Бог — властелин истории...

Классовая борьба как дорога к бесклассовому обществу — это миф, препятствующий реформам и усугубляющий нищету и несправедливости...

Защитников „ортодоксальности” иногда упрекают в пассивности, снисходительности или соучастии в нетерпимых по своей несправедливости ситуациях и поддерживающих такие ситуации политических режимах. Духовное обращение, интенсивность любви к Богу и к ближнему, стремление к справедливости и миру, евангельский смысл бедности — требования ко всем и особенно к пастырям и ответственным деятелям. Забота о чистоте веры связана с заботой о предоставлении ответа целостными теологическими путями с помощью эффективного свидетельства службы ближнему, в первую очередь бедному и угнетенному. Свидетельствуя о силе их любви, динамичной и конструктивной, христиане таким образом строят основу той „цивилизации любви” о которой говорилось (после Павла VI) на конференции в Пуэбле. Кроме того, многие священники, монахи и миряне поистине евангельским способом участвуют в построении справедливого общества...»

Тенденция осуждения марксистского течения в теологии освобождения называлась «теология умиротворения» и разделялась многими служителями церкви и мирянами.

Так как ортодоксальная церковь в первую очередь подвергла атаке использование марксизма, «христианским марксистам» пришлось оправдываться и дистанцироваться от него, делая акцент на Евангелии: «абсолютным двигателем теологии освобождения является не марксизм, а христианская вера» (К. Бофф).

В 1980-е и 1990-е гг. Иосиф Ратцингер продолжал осуждение марксистских течений теологии освобождения, запретив священникам-диссидентам учить от лица католической церкви и исключив из лона церкви Тиссу Баласурия в Шри Ланке за нарушение этого запрета. В 1985 г. Леонардо Бофф, один из главных идеологов теологии освобождения, был приговорен к 18 месяцам «покаянного молчания», других тоже заставили замолчать.

Папа Иоанн Павел II со своей стороны подверг критике народную церковь за поддержку классовой борьбы, поддержку сандинистов и замещение католической церковной иерархии системой выборов. Папа напоминал о своей абсолютной власти над церковью.

Папа Иоанн Павел II был поддержан «общественным мнением». В июле 1985 г. в Чили состоялся международный семинар, участники которого выпустили Андский манифест, критикующий теологию освобождения. В нем говорилось, что основной ее недостаток заложен в «самой ее концепции, т.е. в том, что инструкция И. Ратцингера называет “определяющим герменевтическим принципом”». Говоря простым языком, теологи освобождения критиковались за собственное толкование Библии, не удовлетворяющее Ватикан. Им ставили в вину классовый подход, «заимствованный у марксизма», и стремление достичь освобождения на земле, а не в «небесном царстве»:

«Два критерия истинного теологического метода, отмеченные Конгрегацией доктрины веры [таковы]… а) …В отношении конкретных, отдельных ситуаций теолог с самого начала располагает „общим наследством единого Евангелия»… которое он должен принять, интерпретировать, развить и применять в различных исторических ситуациях… б) Практика ни в коем случае не может быть первым актом или основой теологического размышления… это еще более справедливо в применении к некоторым теологам освобождения, у которых „освободительная практика” приобретает смысл, открыто заимствованный у марксизма.

Итак, мы не можем замалчивать наличие определенных ключевых аспектов освободительного феномена, которые, как утверждает Инструкция во вводном параграфе, „разрушают веру и христианскую жизнь”. Исследование мысли Маркса и современных неомарксистов позволяет нам увидеть могущественное влияние, которое они оказывают на этих теологов, и некритический характер их включения в теолого-социальный контекст. Это теоретическое влияние, независимо от субъективных намерений, приведет к предательству приоритетного выбора бедняков в Латинской Америке и в конце концов станет серьезной опасностью для веры народа Божьего… Тем более нельзя признать научную ценность марксистского анализа общества и его диалектической интерпретации истории, идеологический характер которой очевиден. Наконец, нельзя согласиться, чтобы во имя какой-либо науки христианский народ призывали действовать в единственном политико-социальном направлении, игнорируя его право на законный плюрализм в мирских делах, где христианская вера не навязывает единственного решения…»

Мы полностью разделяем интерпретацию основных событий Исхода и пророческих проповедей Ветхого завета, так же как и проповеди Иисуса в Евангелиях… Но Слово Божье извращают, когда его интерпретируют произвольно, читая Библию по критериям рационалистического толкования, с чисто политической точки зрения, даже в классовой терминологии, с подходами и взглядами, которые искажают основные события истории спасения и выводят их за подлинный, этико-религиозный контекст…

Нам представляют Иисуса как „Ниспровергателя из Назарета”, сознательно включившегося в „классовую борьбу” своего времени; и нам описывают его освободительные жизнь и смерть как жизнь и смерть простого мученика за народное дело, раздавленного правящим иудейско-римским „институтом”. Нет сомнения, что таким образом пытаются выявить историко-социальные и даже политические масштабы жизни Иисуса. Господь, конечно, развивался в определенном социальном контексте своей страны и своего времени. Но этот образ „исторического Иисуса”, умершего за бедного и против богатого, понимаемых как классы, не вытекает из послания Нового завета, а произвольно взят из диалектики конфликта и глубоко противоречит вере церкви в фундаментальные основы. С одной стороны, тайны воплощенного слова и божественной природы Христа, если они и не отрицаются открыто, настолько затемнены и искажены, что церковь больше не может считать такую точку зрения свойственной своей вере, определенной первыми Соборами. С другой стороны, жертвенный и спасительный характер смерти Господа затушевывается ради политической интерпретации его распятия. И под вопрос ставится спасительный смысл всего искупления. Глубокая тайна страстей и смерти Иисуса, высказанная таким образом неизмеримая любовь Бога-отца затемняются, и радикальная тайна греха и достоинства человека, объект этой несоизмеримой божественной любви, также оказывается завуалирован. А ведь только в свете этих таинств так, как это провозглашает церковная вера, можно полностью понять смысл искупления: Христос, по сути дела, освободил нас от радикального рабства греха, и потому это освобождение успешно проецируется на обязательства по устранению экономического, социального и политического рабства, рождаемого из греха, возвещая и предваряя таким образом окончательное ОСВОБОЖДЕНИЕ В НЕБЕСНОМ ЦАРСТВЕ.

В том, что касается церкви, не недооценивается любовь к бедным, которую можно найти у некоторых теологов освобождения. Мы с горечью должны добавить, что в представленной этими теологами картине „народной церкви” мы не можем признать истинного лица церкви Христа. Оно в действительности затемнено диалектической конфронтацией между так называемой церковью народа и иерархической и сакральной церковью, которую тут же априорно дисквалифицируют и с которой даже иногда борются во имя общей критики, присваивающей ей капиталистический и буржуазный характер или объявляющей ее соучастницей угнетения. Мы заявляем, что мы вместе с одной и единственной церковью, как и со всей ее настоящей и прошлой историей, пережившей кризисные моменты и мрачные периоды, но всегда вдохновляемой Св[ятым] Духом и старающейся сохранять верность воле своего Господа и характеру служения, которое явилось признаком христианской общины и учеников Христа и проявилось в многочисленных делах любви ради бедных и страждущих».

Далее в манифесте говорилось относительно выбора в пользу бедняков:

«Выражение „предпочтительный выбор в пользу бедных”, провозглашенное на епископских конференциях Медельина (1968 г.) и Пуэблы (1979 г.), является указанием на евангельскую идентичность. Евангелизация бедняков является мессианским знаком, который намечает освобождение человека от всех несчастий и от рабства. Но это утверждение в некоторых случаях интерпретировалось и применялось односторонне, что извращало его библейскую направленность. Бедность ограничивали материальным аспектом и, что еще хуже, толковали в связи с социологией конфликта. Таким образом, бедняк идентифицировался с пролетарием, увиденным через призму классовой борьбы с неизбежно сопровождавшим ее партизанским уклоном. В результате этого теологические размышления и церковная проповедь почти исключительно концентрировались на социально-экономических проблемах, иногда с трагически требовательными акцентами и еще чаще с игнорированием основных положений веры и основополагающих сторон человеческого опыта. Мы наблюдаем растерянность многих людей, которые, применив плохо понятый выбор для бедняков, почувствовали себя покинутыми, поняли, что их религиозные чаяния и нужды не берутся в расчет. Отсюда мы считаем нужным предупредить, что ограниченность проповедей порождает религиозную пустоту, которую зачастую заполняют секты.

Представление тождественной практики истины и практическое отождествление христианского спасения с социально-политическим освобождением предполагают исторический монизм (Инструкция, IX, 3), из чего вытекают антропологическое сокращение и политический тоталитаризм, еще более тяжелый от того, что он освящен. Христианская вера открывает нам божественное призвание человека. А значит, церковная проповедь должна помогать судить о всех событиях по отношению к Богу и способствовать такой деятельности, влияние которой на историю будет эффективным. Но в то же время надо подчеркнуть, что человеческое существование не ограничивается политическими масштабами и основной его стержень не в политике, а в его отношениях с Богом. Этот факт должен быть провозглашен очень ясно, потому что от него зависят защита трансцендентного призвания человеческой личности и утверждение ее свободы.

В своей дискуссии мы попытались сохранить верность истине, стараясь абстрагироваться от всякой идеологизации доктрины веры и, в частности, от любви к самым бедным. Мы против всякой экономической, социальной, культурной и политической практики, которая связывает насилие со стремлением к свободе и справедливости (Инструкция, I, II). Мы думаем, что необходимо утверждать любовь к бедным во всей ее полноте, избегая толкований, способных скорее извратить ее, чем осуществить: мы убеждены, что „серьезные идеологические отклонения”, которые Инструкция Св. престола находит у некоторых теологов освобождения, “неизбежно ведут к предательству дела бедных” (Инструкция, Введение). Вместе с церковной иерархией мы считаем, что подлинная свобода основывается на ,,истине об Иисусе Христе-Спасителе, истине о церкви, истине о человеке” (Инструкция, XI, 5) и что это освобождение должно включаться в постоянный, динамичный и обновленческий контекст доктрины церкви, в частности ее социального учения.

Некоторые теологи освобождения уверяют, что социальная доктрина церкви якобы не годится как основное орудие, способное устранить бедность и нищету людей в Латинской Америке, что единственным орудием является марксистский анализ истории. Мы же, напротив, констатируем, что марксистское учение предлагает принципы, действительно претендующие на ориентацию построения общества в справедливости и солидарности. Но нельзя адекватно решить современные латиноамериканские проблемы с помощью упрощенческих деклараций, заимствованных из марксистской идеологии. Это можно сделать лишь с помощь. активной деятельности, базирующейся на анализе многочисленных случаев бедности многих индивидуумов и семей. Такой анализ может стать плодотворным только в том случае, если он освещен христианской концепцией человека, конечной основой справедливого социального порядка и направлен на реализацию критериев истины и опыта, собранных в этой доктрине - крайне богатой, хотя она постоянно совершенствуется, - которая составляет социальное учение церкви. Этика труда, отношения производства и распределения благ и услуг среди всех членов общины имеют особое значение.

Всякая подлинная теология должна воспринимать эту радостную и ужасную истину: в историческом существовании ставка делается на Вечную жизнь, потому что окончательное и полное освобождение человека осуществляется ТОЛЬКО В ЦАРСТВЕ НЕБЕСНОМ, во встрече лицом к лицу с Богом, который призывает нас всех. Эта истина вовсе не узаконивает активного угнетения; она представляет собой самое глубокое осуждение, как показывает судьба плохого богача (Лк XVI, 19); она не призывает к бегству от мирской реальности. Это самое потрясающее историческое средство освобождения наших народов от экономического, социального, политического и культурного рабства, потому что только в этой истине воссияет высшее достоинство человека, созданного по подобию Божьему и призванного к Божественному родству. И только одна она вызывает приятное этическое требование - никогда не смотреть на человека как на простой объект в руках властей, объект интереса какой-либо идеологии.

Подлинная теология освобождения предполагает в действительности примирение человека с Богом, с самим собой, с другими и со всеми созданиями, как говорится в апостольском документе „Реконциляцио э Пенитенция”, а также во всех соборных и папских документах. Мы находим там ясное учение о содержании и ценностях освобождения от рабства, корни которого заложены в грехе, и об освобождении как полном развитии человека в окончательной встрече с Богом. Он призвал нас, и нет истинного освобождения без истинного примирения, без обязательств по освобождению. В этом духе мы хотим усилить диалог во имя единства церкви».

Итак, в конечном счете теологии освобождения вменяется в вину признание объективного закона диалектики: разделения единства на противоположности и борьбы между ними, движущей развитие.

При этом реакционеры, прикрываясь именем Святого Духа, выступают против насилия со стороны бедняков, - умалчивая о том, каким насилиям подвергали бедняков господствующие классы и сама католическая церковь, чтобы сохранить свою власть над ними.

17 января 1986 г. Иоанн Павел II написал письмо, в котором говорилось, что в невиданных масштабах по всему континенту распространился научный и антропологический атеизм, апеллирующий к силе человеческого разума. Папа добавлял, что эта проблема настолько остра, что, по его мнению, не противостоять этому явлению невозможно, и энергию любой местной церкви следует подчинить соответствующему плану совместных действий. Высказываясь о научном и антропологическом атеизме, папа вместе с тем выступал и против марксизма в целом. Он обращался к местным церквам с просьбой скоординировать план борьбы против марксизма.

В том же 1986 году созванный папой Иоанном Павлом II Синод епископов католической церкви собирался предать анафеме теологию освобождения. Однако в ее защиту выступили многие выдающиеся прелаты Бразилии, Перу и других стран. В результате Синод воздержался от высказываний по этому вопросу.

Рост рядов сторонников теологии освобождения в развивающихся странах вынудил Ватикан пойти на уступки. В апреле 1986 г. вышла вторая инструкция Ватикана - «О христианской свободе и освобождении». В этом документе предпринята попытка синтезировать теологию освобождения с традиционной социальной доктриной католицизма, противопоставить «мифу революции» принципы преобразования общества на основе постепенных реформ. Эта инструкция дает позитивное изложение доктрины о свободе и освобождении, но теологии освобождения противопоставлена альтернативная доктрина, основанная на «христианском учении о человеке».

Кроме того, впервые в официальном документе католической церкви предлагалось отдать церковные богатства бедным - продать излишки церковных украшений, чтобы дать «многим, лишенным надежды», хлеб, воду, одежду и жилье. На Рождество 1988 года папа высказался за то, чтобы церковь стала такой же бедной, как Христос и Франциск Ассизский.

В августе 1987 г. на епископской конференции Гаити вновь подверглась критике народная церковь, марксистская «безбожная» идеология, но на этот раз наряду с либеральным капитализмом:

«Мы не можем принять ни марксистскую идеологию, отрицающую Бога и допускающую проповедь насилия, борьбу классов, атеистический материализм, ни либеральный капитализм, который превозносит личность и эксплуатирует общину, ищет исключительно прибыль и считает общественную солидарность следствием индивидуальной инициативы, а не целью общественной формации.

Что касается социализма, то существуют 50 различных форм его! Есть социализм немецкий, африканский, французский, русский и т. д., но большинство форм социализма основано на идеологии, несовместимой с верой...

Среди многообразия форм социализма следует делать различия. Но через эти различия надо искать конкретную связь, которая объединяет различные формы в той мере, в которой охраняет основные ценности свободы, ответственности и открытости к духовному, гарантирующие целостный расцвет человека.

В общем, Епископская конференция считает, что между одной системой, которая эксплуатирует общину ради прибыли индивидуума, как это делает либеральный капитализм, и другой системой, использующей личность в интересах коллектива, как это делает марксистский коммунизм, есть место для промежуточного пути, уважающего одновременно права и личности, и общины».

В 1988 году, во время очередной поездки по Латинской Америке, Иоанн Павел II повторил, что теология освобождения не должна развиваться исключительно в экономической области или вести к классовой борьбе как к единственно возможному решению, но должна способствовать «полному человеческому освобождению, не избегающему трансцендентности».

Делаются попытки провести в определенном смысле ревизию теологии освобождения, выделяя так называемый «польский вариант», подразумевающий освобождение человека от социализма и коммунизма.

Как писал Х.Л. Сегундо, церковные власти, приняв терминологию освобождения, постепенно вымывают ее содержание, так что язык освобождения лишается реального смысла. Новые слова у всех на языке, а поступают, как прежде. Одна рука преследует подлинную теологию освобождения как подрывную, а другая заимствует ее терминологию в расплывчатых формулировках для идей и позиций, которые не имеют ничего общего с какими-либо истинно освободительными изменениями.

В 1989 г. Латиноамериканский Епископальный Совет (СЕЛАМ), направляемый Римом, осудил проект «Слово и жизнь», в котором предлагалась программа прочтения Библии, исходя из интересов бедняков. В частности, колумбийский епископат увидел в ней вызывающий тревогу упор на «конфликтную ситуацию» и «использование марксистского анализа». По мнению СЕЛАМ, этот проект не может не оказать «вредного влияния на наши церкви», так как он превышает компетенцию КЛАР, основывается на ошибочном библейском методе, манипулирует Писанием вместо его интерпретации.

Все предшествующие события происходили в то время, когда социализм был мощной мировой системой, с которой Ватикану приходилось считаться. С падением социализма в Европе контрреформация перешла в наступление.

После смерти Иоанна Павла II 2 апреля 2005 г. кардинал Й. Ратцингер стал новым папой под именем Бенедикта XVI. Разгром латиноамериканской «теологии освобождения» - составная часть его курса на свертывание реформ в католической церкви.

Однако «Нью-Йорк Таймс» в 2007 г. писала, что теология освобождения остается популярной в Латинской Америке, и в одной лишь Бразилии имеется более миллиона кружков по чтению и толкованию Библии в этом направлении.

Составитель А.И. Бусел

1. Революция в церкви? (Теология освобождения) Документы и материалы. М., 1990

2. Сергей ЗЕМЛЯНОЙ, кандидат философских наук. Теология освобождения. Марксистская ересь или метаморфоза католицизма?

3. Христианские марксисты: Теология освобождения Источник: Политический журнал Архив № 5-6 (148-149) / 19 февраля 2007 Сергей ЗЕМЛЯНОЙ, кандидат философских наук http://www.politjournal.ru/

4. Александр Елисеев. Парадоксы «политического католицизма». Часть 2. – Религия и СМИ www.religare.ru

5. Теология освобождения Материал из Википедии — свободной энциклопедии

[1] См. работу Ленина «К вопросу о диалектике».

[2] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 27, с. 369-370.

[3] Энгельс Ф. Положение Англии. Томас Карлейль. «Прошлое и настоящее»,— Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 585-595.

[4] Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. М., 1951, с. 311.

[5] Из статьи В.И. Ленина «Об отношении рабочей партии к религии».

[6] Из статьи В.И. Ленина «Социализм и религия»

[7] Цит. по: Свободная энциклопедия Википедия, ст. «Теология освобождения».

[8] «Революция в церкви? (Теология освобождения) Документы и материалы. М., 1990, с. 279.

[11] Преференция - предпочтение

[12] Герменевтика – традиция истолкования многозначных или не поддающихся уточнению текстов (в данном случае библейских).

[13] Эпистемология – теория познания.